В Русском музее открылась выставка работ Веры Мухиной. Хоть и многогранная, но весьма одиозная фигура главного скульптора эпохи cталинизма, похоже, оказалась не по зубам кураторам.
Избавим от стереотипов
Можно сказать, что выставка Мухиной проходит под девизом «Избавление художника от стереотипов». Подобные выставки Русский музей устраивает не так часто, но выглядят они весьма убедительно. Объяснение простое: избавляют от стереотипов здесь одним методом -- представляют все работы художника. Такая масштабность всегда впечатляет.
Последний, кого Русский музей показательно и удачно избавил от штампов и стереотипов, -- Шишкин. Это действительно была победа -- художник, известный в первую очередь по мещанским коврикам, предстал тонким пейзажистом и сентименталистом. С Мухиной куда труднее: просто выставить ее недостаточно. Нужно выставить работы так, чтобы были видны детали, формальные приемы. Применительно к реалистичному художнику, в скульптурах которого условности кот наплакал, сделать это не так просто.
Год назад в Русском показывали другого советского скульптора -- Бориса Королева. Тогда из ретроспективы монументалиста получилась трагическая история о том, как художник бил себя по рукам, усмирял буйство авангарда, концентрировался на собственной техничности -- просто чтобы выжить. К Мухиной подобный сценарий не подошел. Из биографии этого скульптора не выжмешь истории о тяжелой судьбе художника в тоталитарном государстве. О какой тяжелой судьбе может идти речь, когда пик ее карьеры -- 37-й год.
Неудавшийся сценограф
Построена выставка по старому доброму хронологическому принципу: от ранних опытов к монументам Сталину и Горькому. Да, акцента на развитии художника не ставится -- его, в общем, и нет: Мухина постоянный скульптор -- ее почерк почти не меняется за сорок с лишним лет работы.
Поражает, однако, абсолютная пресность ранней Мухиной, ее работ 1910-х годов. Это стабильная, старательная академическая скульптура. Голова мальчика, натурщица наклонившаяся, натурщица сидящая, голова девочки. Вежливо-щербатая форма, осторожный импрессионизм, на выходе -- аккуратная посредственность. Это -- одна Мухина, старательная ученица скульптора Бурделя, живущая то в Париже, то в Италии, набирающаяся опыта.
Тем более неожиданными выглядят перемены, которые происходят с работами Мухиной в начале 1920-х: она вдруг берет в руки карандаш, и начинаются вихри линий, пестрый конструктивизм. И начинается другая Мухина. Все объясняется тем, что ее соавтор в этот период -- Александра Экстер, королева советского театрального авангарда, создатель безумной, невероятно эстетской сценографии. И влияние ее на Мухину, на ее понимание красоты, на ее инструментарий -- огромное. Лучше всего это видно по неосуществленным театральным работам будущего автора «Рабочего и колхозницы». Среди прочих попадаются эскизы постановки блоковских «Розы и креста». В них Мухина словно доказывает, что она не хуже Экстер и тоже может создать на сцене и яркость, и неожиданную игру линий. Однако карьера театрального художника не сложилась -- зачем, скажем, Таирову еще одна Экстер? И Мухина отправилась обратно в скульптуру, чтобы стать живым классиком.
Понять, почему вот так, с ходу, Мухина обрела там себя, нам не дано. Но факт неоспорим: из графических опытов она выпрыгнула прямо в зрелость -- мастеровитую и впечатляющую.
Наравне со скульптурой неожиданная грань -- стекло. С ним Мухина работала много и, безусловно, талантливо. Есть и сервизы в форме цветков, и роскошные штофы, и скульптура из стекла. Эта грань кое-что проясняет: Мухина работала с такой формой, в которой особо не разгуляешься, но умудрялась ее себе подчинять. Как можно из стекла выточить «Рабочего и колхозницу»? Кому бы это пришло в голову, как не огнеупорной советской скульпторше, обвешанной сталинскими премиями?
В скульптуре то же самое: она выбирала работу на таком пространстве и с такой формой, где шаг влево, шаг вправо уже преступление. Портрет Горького -- это не домашняя безделушка, тут не забалуешь. Портретное сходство -- и точка. Мухина учится существовать в этих заданных обстоятельствах: может сделать голову гигантской, титанической, почти цитируя античность. Или портрет балерины Марии Семеновой: тут портретность легко уживается с образностью, да какой буйной, безумной! Фигура балерины вырастает из пачки, сначала -- мраморная глыба, из нее, как раковина, -- складки пачки, и уже оттуда, как Венера, -- пластичное тело танцовщицы.
Что уж говорить о скульптурной группе «Гайдамаки», где худосочные тела крестьян в обмотках сливаются в единое целое, в своеобразную стрелу: все они направлены вперед. Завершается композиция выставленной куда-то в нос врагу рогатиной. Если и возможен соцреализм с человеческим лицом -- то вот он, в этих гайдамаках.
Даже вовсе глухой, беспросветный «совок» -- портреты военных героев СССР -- и в них Мухина находит место для выразительности. Лепит головы героев так, что они похожи на античных богов. Но вершина мухинского авангарда в заданных обстоятельствах – «Рабочий и колхозница». Уж они-то точно ключ к фигуре художника. Пожалуй, только шишкинские мишки более избиты, чем массивные мужик и баба с серпом и молотом. Глаз к ним привык как к главным рудиментам сталинской эпохи, деталей уже не различить. А на эскизах Мухиной они еще видны. Тут можно разглядеть, что персонажи композиции поют (наверняка «Интернационал»). Тут заметно, что за их плечами развевается знамя, из которого фигуры как будто вырастают. Какие тут вообще могут быть стереотипы? Внутрь сталинского большого стиля Мухина старательно упаковывает авангард самой высокой пробы!
Большой стиль
Мухина пережила Сталина на полгода: ее не стало в октябре 53-го. И что бы делала бой-баба монументальной пропаганды в хрущевской оттепели -- неясно. То есть не стало сталинской, глубоко замороженной, запуганной страны -- и умер ее главный художник. В принципе все верно -- Мухина существовала в рамках большого стиля, и другие рамки ей были незнакомы. Но этот стиль сам по себе и то, как Мухина в нем существовала (да и сформировала его), -- особая статья. И если от каких-то стереотипов Мухину как личность и нужно избавлять, то как художник она и так кристально чиста. Одно дело -- быть покоренным большим стилем, совсем другое -- сформировать его, посвятить ему весь свой талант, забыв про политику и террор. Нет, это не называется продать душу дьяволу. Скорее, попасть в ад и выжить в нем.
